Аня из Зеленых Мезонинов - Страница 91

Еще более одиноко и тоскливо стало Ане, в сумерки она оказалась в своей спальне. В пансионе, где ей пришлось жить, не было других девочек из семинарии; у всех у них были родственники в городе, которые могли сжалиться над ними. Мисс Джозефина Барри охотно поселила бы Аню у себя, но Бичвуд был так далеко от семинарии, что об этом не могло быть и речи; поэтому мисс Барри отыскала пансион, который, как она заверила Мэтью и Мариллу, был самым подходящим местом для Ани.

— Дама, которая его содержит, — обедневшая вдова британского офицера, — объяснила мисс Барри, — и она очень внимательно подходит к выбору жильцов для своего пансиона. Под ее крышей Ане не грозит оказаться в неподходящем обществе. Питание хорошее, да и дом близко к семинарии, в тихом квартале.

Все это могло быть сущей правдой и таковой оказалось в действительности, но это ничуть не помогло Ане, когда ею овладел первый мучительный приступ тоски по дому. Она уныло оглядела свою тесную маленькую комнатку, оклеенную блеклыми обоями, без единой картинки, с узкой железной кроватью и пустым книжным шкафом. И ужасная тоска стиснула ей горло, когда она вспомнила о своей белой комнатке в Зеленых Мезонинах, где у нее было приятное сознание, что за стеной — спокойная и величавая зелень сада, сладкий запах душистого горошка, лунный свет, озаряющий сад, ручей у подножия холма, кроны сосен, покачиваемые ночным ветерком, огромное усыпанное звездами небо и огонек из окна Дианы, пробирающийся в просветах между деревьями. Здесь ничего этого не было. Аня знала, что за окном — мощеная улица, а над ней сеть телефонных проводов, заслоняющих небо, звук чужих шагов по тротуару и тысячи огней, падающих на незнакомые лица. Она знала, что сейчас заплачет, и пыталась с этим бороться.

"Я не заплачу. Это глупо… и малодушно… Вот уже третья слеза упала мне на нос. И еще набегают! Нужно подумать о чем-нибудь смешном, чтобы их остановить. Но нет ничего смешного, что не было бы связано с Авонлеей, а от этого только хуже… четыре… пять… Я поеду домой в следующую пятницу, но кажется, что это будет через сто лет. Ах, Мэтью скоро уже вернется с поля… и Марилла стоит у ворот, высматривает его на дорожке… шесть… семь… восемь, ах, бесполезно считать! Они уже текут ручьем. Я не могу бодриться… я не хочу бодриться. Уж лучше выплакаться!"

За этим несомненно последовал бы поток слез, если бы в этот момент не появилась Джози Пай. От радости, что видит знакомое лицо, Аня забыла, что между ней и Джози никогда не было особой любви. Как часть авонлейской жизни даже Джози Пай была желанной гостьей.

— Я так рада, что ты зашла, — сказала Аня искренне.

— Ревела! — заметила Джози с раздражающей жалостью. — Наверное, тоскуешь по своим… У некоторых очень мало самообладания в этом отношении. Но уж я-то, могу тебя заверить, не собираюсь скучать по дому. В городе гораздо веселее, чем в этой захолустной старой Авонлее. Удивляюсь, как я вообще могла там так долго выдержать. Тебе нельзя плакать, Аня! Будешь плохо выглядеть: и нос и глаза сделаются красными, и тогда ты уже вся окажешься красной… Я потрясающе провела сегодня время в семинарии. Наш преподаватель французского — просто душка. У него та-а-кие усы!.. У тебя нет чего-нибудь перекусить? Я буквально умираю с голоду. О, воображаю, каким количеством сладких пирожков тебя снабдила Марилла! Именно поэтому я и зашла. Иначе я пошла бы в парк с Фрэнком Стокли послушать оркестр. Он живет в одном пансионе со мной, и он парень что надо. Он сегодня заметил тебя в семинарии и спросил, кто эта рыженькая. Я сказала ему, что ты сирота, и тебя взяли на воспитание Касберты, и никто ничего не знает, кем ты там была до этого.

Аня уже спрашивала себя, не были ли одиночество и слезы приятнее, чем общество Джози Пай, когда появились Джейн и Руби. Обе с гордостью прикололи к своим жакетам ленточки с цветами семинарии — алым и фиолетовым. Так как Джози "не разговаривала" с Джейн в этот период, ей пришлось умолкнуть, и это сделало ее сравнительно безвредной.

— Ну, — сказала Джейн со вздохом, — у меня такое чувство, будто я прожила уже несколько месяцев с этого утра. Я должна бы сейчас сидеть дома и зубрить своего Вергилия… этот противный старик профессор задал нам уже к следующему уроку выучить двадцать строк. Но я просто не могу сесть за уроки в этот вечер. Аня, мне кажется, я вижу следы слез. Если ты плакала, прошу, признайся откровенно. Это поможет мне вернуть самоуважение, потому что я тоже заливалась слезами, пока не пришла Руби. Не так неприятно оказаться глупышкой, если кто-то другой ничуть не лучше. Пирожок! Дай кусочек. Спасибо. Пахнет Авонлеей!

Руби, заметив на столе учебную программу семинарии, пожелала узнать, будет ли Аня стремиться к золотой медали.

Аня покраснела и призналась, что думает об этом.

— Да, кстати, — вставила Джози, — семинария все-таки получает в этом году одну стипендию Авери… Сегодня стало известно. Мне сказал Фрэнк Стокли… его дядя один из членов правления — слышали, наверное? Завтра об этом объявят в семинарии.

Стипендия Авери! Аня почувствовала, что сердце забилось сильнее; горизонты ее честолюбивых желаний раздвинулись, словно по волшебству. Прежде чем Джози объявила об этой новости, пределом Аниных желаний было получить в конце года учительскую лицензию первой категории и, быть может, золотую медаль. Но теперь, не успели еще отзвучать слова Джози, Аня в одно мгновение представила, как добивается стипендии Авери, поступает на гуманитарное отделение Редмондского университета и в торжественной обстановке, одетая в мантию и академическую шапочку, получает диплом бакалавра. Стипендию Авери присуждали за курс английского языка и литературы, а Аня чувствовала, что здесь под ногами у нее будет твердая почва.